Фото-монстр — советы по фотосъемке от профессионалов.
Ева Рубинштейн. Беседа с Франком Хорватом
Родилась в Буэнос-Айресе 18 августа 1933 года. Дочь Артура Рубинштейна (Arthur Rubinstein), пианиста, и Анеля Млынарска (Anyela Mlynarska), балерины.
Балерина и актриса.
С 1967 года независимый фотограф в жанре фотожурналистики, а также портретной, ню, интерьерной и пейзажной фотографии.
Фотографирует преимущественно на чёрно-белые фотоматериалы.
Участвовала в многочисленных мастер-классах, по началу, как слушательница наравне с другими учениками Даяны Арбус (Diane Arbus) и Лизетт Модель (Lisette Model), затем, как преподаватель.
Живёт между Нью-Йорком и Европой.
«Фотография – это задача, вызов, битва. Вам приходиться смотреть на человека сквозь толщу стекла, массу металла, с помощью множества сложных механизмов. И стараться сохранить ощущение того, что фигурка на снимке – Человек».
Франк Хорват: Вы верите, что всё изображённое в любой сделанной Вами фотографии, выражает что-то, находящееся в Вашей голове. Будь оно сознательным или бессознательным.
Ева Рубинштейн: Я верю в это касательно тех фотографий, которые создаются в рамках нашей персональной работы. Если это не заказ или что-либо другое, совершаемое нами по чьей-то просьбе. При этом, мы не можем влиять на этот процесс.
Несколько лет назад один мой друг дал мне книгу, которая, он предполагал, поможет мне справиться с глубокой депрессией. Дословно её название переводилось как «Гештальт-терапия». Её написал доктор Фредерик Перлз (Frederick Perls). Он проводил семинары, на которые приходили люди и рассказывали о своих снах, а он задавал им вопросы. Например, если участник видел себя во сне ребёнком, убегающим от кого-то, Перлз спрашивал: «От чего вы бежите?». Если человек отвечал: «От темноты», – Перлз задавал следующий вопрос: «Что вы говорите темноте в вашем сне?». Затем он продолжал вопрос: «Что темнота отвечает вам?». Как раз вопрос в продолжении имел для меня ключевое значение. Перлз пояснял: «Вы знаете, что темнота вам говорит, потому вы – одновременно, испуганный ребёнок и темнота. Вы состоите из различных элементов вашего сна, которые выражаются в образах. Последние отражают различные, иногда противоположные, части вашей личности».
Я убеждена, что совершенно такая же ситуация возникает с фотографиями, сделанными в рамках личных проектов. События, люди, вещи, которые нас трогают, выборы, которые мы делаем: какой объектив применять, какую точку съёмки занять, что включить в кадр, что исключить – все эти детали говорят больше о нас, чем о портретируемых. Всё, что мы снимаем, является автопортретом или частью автопортрета. Когда кто-то на мастер-классе просит меня: «Научите выражать себя в своих фотографиях». Я комментирую: «Покажите мне, как не сделать этого. Кого же ещё вы можете показать кроме себя самого?»
Франк Хорват: Но фотография не рисунок, где каждая линия – движение нашей руки. Фотография получается в результате выбора того, что пропустить сквозь отверстие, намеренно или по ошибке, или просто по недостатку внимания. Порой, фотография «шумит», не имеет ничего общего со «звучанием» нашего внутреннего голоса.
Ева Рубинштейн: Ничто, что мы выбираем, «выбирается» по воле случая. В нас что-то есть, что воспринимает изображаемую действительность вне зависимости о того, осознаём мы процесс восприятия или нет. Конечно, я «говорю правым глазом».
Франк Хорват: Правым глазом?
Ева Рубинштейн: Моё мнение больше похоже на мнение человека, руководствующегося тем, что видит его правый глаз. Вне зависимости от того, зорче и здоровее правый глаз по сравнению с левым. Кто-то, кто опирается на «мнение» своего левого глаза, может сказать совершенно противоположное. Он может утверждать, что всё происходящее вокруг упорядочено.
Франк Хорват: Почему левым глазом или правым глазом?
Ева Рубинштейн: Это загадка. Они [учёные – прим. переводчика] всё ещё работают над её разгадкой. Доминирующий глаз, будь то левый или правый, один из важнейших показателей устройства нашей психики. Похоже, он связан с тем, как мы воспринимаем и чувствуем окружающую нас действительность. То есть выполняет более глубокую функцию, чем просто орган зрения.
Я «смотрю» на мир исключительно правым глазом. Со своим «правосторонним» зрением я могу фотографировать даже, если вижу сцену перевёрнутой вверх тормашками. Я не беспокоюсь, потому что каким-то образом объекты и люди вокруг занимают правильные места в кадре. Но когда я смотрю в видоискатель левым глазом, я стремлюсь привести картинку к строгой системе: вертикали, горизонтали – всё должно быть опрятным и точным. Иногда, ты можешь метко предположить, каким «глазом» пользуется тот или иной человек, слушая его рассказ о своей семье, о политике, о чём угодно.
Франк Хорват: То, о чём Вы говорите, тесно связано с моей собственной жизнью. Как правило, я фотографирую, смотря на сцену левым глазом. Четыре года назад мне прооперировали этот глаз, сначала из-за катаракты, затем из-за осложнений ею вызванных. В конечном счёте, мой левый глаз восстановили, но не полностью. Я не могу и не смогу смотреть им в видоискатель. Поэтому я был вынужден пользоваться правым глазом. По началу я был уверен, что правый глаз не сможет видеть сцену и строить кадр также хорошо, как левый. Однако, это оказалось возможным. Никто, включая меня, не заметил различий в моих фотографиях.
Ева Рубинштейн: Это может зависеть от того, насколько сильно доминирует один глаз по отношению к другому. Люди, управляющие одинаково хорошо обеими руками, могут практически всё делать любой из рук за исключением письма. Я могу привести Вам множество примеров.
Франк Хорват: В самом начале я отметил, что мой правый глаз кадрирует и фокусируется также, как и левый, но я испытываю по какой-то причине другие чувства. То, что видит правый глаз, не вызывает у меня прежних эмоций.
Ева Рубинштейн: Это оно и есть. Вы смотрите не «настоящим», свойственным Вам, глазом. Я не могу выделить все причины этого явления, но знаю, что они очень глубоки. Я не единственный человек, «видящий» мир правым глазом. Здесь я и мой сын Алекс похожи. Такое ощущение, что мы всегда с ним на одной волне. Мы видим связи между вещами больше на эмоциональном уровне, чем на логическом.
Франк Хорват: Я сделал противоположные выводы: мой правый глаз «строил» кадр, но был менее чувствительным к атмосфере, эмоциональному миру снимаемой сцены.
Ева Рубинштейн: Возможно потому что, внутри Вы остаётесь прежним: на мир, с помощью пусть и другого глаза, смотрит тот же человек. Не имеет значения, какой именно глаз смотрит. Важно, что он «видит» иначе, чем другой глаз.
Франк Хорват: Сейчас он «видит» также, ведь могут образовываться новые нейронные цепи.
Однако, вернёмся к теме, которую мы подняли раньше. Я не уверен, что всё, что мы показываем в любом сделанном нами кадре, должно рассматриваться как выражение своего «я», внутреннего мира. Происходит множество событий, которые мы не замечаем.
Ева Рубинштейн: В этом ведь и заключается моя точка зрения! Разве мы не «замечаем» на определённом уровне?
Несколько лет назад в Нью-Йорке проходила моя выставка фотографий пятнадцатилетней давности, которые я никогда не выделяла на контрольных отпечатках. Просматривая «контрольки» в первый раз, я либо отклоняю кадры, либо принимаю. И вдруг некоторые отклонённые ранее фотографии словно возникли из ниоткуда, «ударили» меня прямо в лоб. Я рассматриваю их как сделанные мной молниеносно, бездумно. В то время как остальные фотографии я создавала более вдумчиво. «Бездумно» сделанные фотографии при первом просмотре не производили на меня ровным счётом никакого впечатления. Они выходили за пределы того контекста, который я для себя определила на момент их создания. Я верю, что мы фотографируем нечто большее, чем то, что запечатлеваем осознанно. Итак, эти фотографии привлекли моё внимание лишь спустя несколько лет, когда я позволила своему разуму осознать то, что совершала интуитивно. Я создавала такие фотографии вне зависимости от того, готова ли была их понять или нет!
Когда мой отец перестал играть, потому что потерял зрение, он разрешил RCA выпустить в эфир записи, которые были сделаны им 15-20 лет назад и не нравились ему по тем или иным причинам. Каждые несколько лет он прослушивал эти записи снова и снова, и по-прежнему отклонял их. И вдруг он изменил своё мнение относительно сначала одной, потом другой записи. Когда я попросила его объяснить причину перемен, он сказал: «Тогда моя манера исполнения мне не нравилась. Но сейчас я сыграл бы именно так!».
Франк Хорват: Я пробовал пересматривать старые «контрольки», в надежде, что неожиданно всплывёт что-то, упущенное мной из виду. В большинстве случаев пересмотры не приносили ничего нового. Может быть потому, что я упрям в своих взглядах.
Ева Рубинштейн: А вот это «проделки» Вашего левого глаза!
Я делала фотографии, которые содержали деталь, не замеченную мной сразу. Однако, отсутствие этих деталей сводило фотографии на «нет». Как, например, на снимке, где монахиня из сиротского приюта держит на руках младенца-куклу. Справа лежит крест-накрест пара детских туфелек. Когда я фотографировала, я не обратила внимание на обувь. Но я знаю, что фотография не осталась бы прежней без неё. Сиротский приют, туфли кем-то оставлены, лежат крест-накрест! Я бы не додумалась до этого! Я должна была воспринимать происходящее бессознательно.
Мне кажется, что не мы создаём изображения, а изображения создают нас. Иногда я ощущаю, как происходящее берёт меня за глотку, и мне некуда деться, кроме как запечатлеть его. Создать фотографию – это как увидеть часть себя в зеркале. Немного своих мыслей, немного эмоций, немного плоти и вот – вырисовывается автопортрет.
Мне надоело слышать от людей слово «креативный» по отношению к тому, что я делаю. Я отношусь к своему делу как к интерпретированию музыкальных произведений. Они доступны всем, но сыграть их так и не иначе могу лишь я. Лишь таким образом могу сделать их своими. Я могу сказать, когда Шопена играет мой отец, могу услышать игру Рампала (Jean-Pierre Louis Rampal) на флейте. Каждый из нас – фотографов – помещает в кадр объекты, события, неповторимым способом, целиком собственным. Каждый из нас отражает часть своей личности в том, как «видит» окружающий мир.
Франк Хорват: Для меня смысловой объект фотографии – время. То, что изображено на фотографии – предметы, люди, события, места – обладают меньшей силой, чем тот факт, что запечатлённый момент не повторится. Фотография, которую можно переснять, не может быть по-настоящему великой. Это верно для фотографии в целом и в частности относительно того, что делаете Вы. Я смотрю на Ваши фотографии и ощущаю уникальность мгновения. Даже, когда Вы показываете ничего кроме пустой комнаты, в которую можете возвратиться в любой другой момент времени.
Ева Рубинштейн: На самом деле, не могу. Я расскажу Вам один случай.
Годами раньше, после мастер-класса, я сильно увлеклась одним человеком, который провёл выходные со мной. Затем он уехал, а я осталась. Я сфотографировала комнату, в которой мы были вместе, спустя несколько мгновений, как этот человек ушёл. Я переживала эмоциональное потрясение. У меня не было под рукой штатива, поэтому я фотографировала на четверти секунды, держа камеру руками. Пару дней спустя я обнаружила на контрольном отпечатке, что снимок получился «размытым». Я ожидала этого. Уже будучи в спокойной расположении духа я взяла штатив и вернулась в комнату. В ней всё было по-прежнему: тот же свет, вещи, мебель. Я сделала идеально чёткую фотографию. И полностью стерильную. Я показывала людям обе версии, не рассказывая ни толики из истории их создания, которой делюсь с Вами. Все они неизменно выбирали «размытую» фотографию. Действительно, ведь второй снимок был абсолютно «пустым», не передавал никаких эмоций, в нём не отражалось ничего кроме моего желания сделать «всё правильно».
Франк Хорват: Вы уверены, что отличались снимки, а не то, что происходило в Вашей душе?
Ева Рубинштейн: Я не осознавала разницы до тех пор, пока реакции людей не помогли мне убедиться в её наличии. При этом, люди не могли объяснить свои реакции. Лишь один человек обратил внимание на то, что одна фотография чётче другой. Я думаю, что причина соответствует моей точке зрения и заключается в тех эмоциях, которые я «вложила» в фотографию в момент её создания. У меня есть любимая история, связанная с «размытым» снимком.
Некоторое время назад я выставила 130 своих фотографий, эту среди них. На выставку пришли два человека, которым я хотела преподнести подарок – отдать любую понравившуюся фотографию. Поэтому я попросила их выбрать. Никто из них не знал об истории фотографий – место или дату съёмки: я никогда не «подписываю» свои произведения. Один человек выбрал фотографию, на которой изображена незаправленная постель. Другой, очень интеллигентная женщина-профессор, «размытую». Я должно быть выглядела шокированной, потому что она добавила: «Когда я смотрю на неё, я хочу заниматься любовью». В этот момент меня словно осенило. Из 130 фотографий было выбрано две, их разделяли пять лет. Незадолго до того, как я сделала снимок, о котором мы говорим, я занималась любовью – происходило то, о чём говорила моя собеседница. Видимо, есть что-то в этой фотографии, что передаёт эмоциональную атмосферу происходящего в момент съёмки. И вряд ли дело в том, что именно изображено на фотографии!
Франк Хорват: Может быть кто-то сумел вычислить это по тому, что изображено на отпечатке?
Ева Рубинштейн: Нет! Слава богу, здесь есть место загадке! Можете ли Вы объяснить музыку? Если Вы могли бы объяснить, как создавал свои произведения и играл их Моцарт, Вы и были бы Моцартом. Если бы не было загадки, не было бы искусства. Факт заключается в том, что иногда что-то «срабатывает», даже когда это что-то не укладывается ни в какие теоретические или технические ограничения. Потому что это что-то сквозь время и пространство несёт в себе эмоции, переживаемые в момент съёмки. Разве не такое положение вещей свело бедного Сальери с ума? Однако, что Вы видите на этих фотографиях?
Франк Хорват: Откровенно говоря, я видел эти фотографии ранее, в журнале. Они не привлекли моего внимания.
Ева Рубинштейн: Вы видите отличие между ними?
Франк Хорват: Разница в резкости меня не трогает. Всё, что я вижу, так это то, что на второй точка съёмка выше, чем на первой. Поэтому контур двери кажется более резким. Если говорить словами Барта (Roland Barthes), то «пунктум» этой фотографии заключается в контуре.
Ева Рубинштейн: Вы реагируете как человек, «смотрящий» левым глазом. Однако, всё, что Вы говорите о контуре двери, верно. Я никогда не замечала этого ранее.
Франк Хорват: Я вижу и третье отличие, которое, возможно, влияет на эмоциональное восприятие фотографий. На первом снимке пятно света более интенсивно. Может быть именно оно вызывает Вашу эмоцию. Только, почему этот фрагмент вызывает её?
Ева Рубинштейн: У меня нет ни малейшей догадки. Интенсивность светового пятна может зависеть от печати. Я знаю лишь что переживала в тот момент. Это было чувство потери, сильного вовлечения в происходящее. Но почему я сфотографировала пятнышко солнечного света на потёртом деревянном полу, низ открытой двери ванной комнаты, нижнюю часть бюро? Почему не кровать, почему не окно?
Франк Хорват: Вы переживали эмоции, поэтому было естественным пережить их, сделав снимок. Кроме прочего, Вы вернулись с мастер-класса по фотографии. Поэтому продолжали смотреть на окружающий мир сквозь свой видоискатель…
Ева Рубинштейн: Я никогда не смотрю на мир сквозь видоискатель, я не работаю так. Сначала что-то трогает меня, затем я беру в руки камеру.
Франк Хорват: То есть, Вы увидели контур двери, пятно света на полу, что-то внутри Вас отозвалось эмоцией. Но что именно, Вы не осознавали. Когда Вы вернулись в это же место спустя два дня, то уже меньше были сконцентрированы на тех элементах, которые эмоционально тронули Вас. Как контур двери или световое пятно. Вы больше заботились о том, чтобы получить чёткий снимок, и обращали внимание на другие детали, не вызывавшие у Вас первоначальной эмоции. Эти детали, не оказывающие влияния на Ваше эмоциональное состояние, привнесли в передний план что-то, что уменьшило значимость других деталей, оказывающих влияние. Всё это довольно увлекательно. Предметы нашего обсуждения – центральные проблемы фотографии. Главная проблема – когда спускать затвор.
Ева Рубинштейн: И «почему». На своих мастер-классах я прошу слушателей: «Расскажите мне о тех фотографиях которые вы не сделали, и почему вы их не сделали».
Франк Хорват: Каким был бы Ваш собственный ответ?
Ева Рубинштейн: Иногда я знаю: то, что я сейчас сфотографирую, будет уничтожено самим процессом. Я вижу группу людей на улице, клубок отношений между ними, которые нахожу неординарными. Но я знаю, что моё приближение к людям заставит всё это исчезнуть.
Франк Хорват: А если у Вас есть возможность сфотографировать происходящее до того, как оно исчезнет?
Ева Рубинштейн: Тогда это будет похоже на воровство. Иногда я знаю, что если сделаю ещё хоть один шаг, то всё тут же закончится: я разрушу мгновение. Тогда я принимаю решение. Лучше я запечатлею мгновение целиком в своей памяти, чем буду знать, что я на него лишь обратила своё внимание.
Франк Хорват: Так вот, а если у Вас есть возможность сделать фотографию, оставаясь незамеченной, так словно Вы отделены от происходящего стеклянной стеной, проницаемой для света лишь с одной стороны?
Ева Рубинштейн: Я не знаю, что бы я сделала. Мне сложно говорить правилами. Чтобы Вы сделали? По Вашим фотографиям Нью-Йорка у меня складывается впечатление, что люди появляются на изображениях редко, и они совершенно не знают о Вашем существовании. У них либо опущен взгляд, либо они накрыты плащом, либо завёрнуты в пластик. Получается, Вы с ними не сталкиваетесь.
Франк Хорват: Вы правы. Даже в студии, когда портретируемый осознаёт, что я его фотографирую, и он готов взаимодействовать со мной, меня не покидает впечатление, что я занимаюсь воровством. Я вовлекаю своих героев в какое-то действо, прошу играть словно на сцене. Впоследствии я ловлю нечто, совершенно отличающееся от того, что по их мнению они показывают.
Ева Рубинштейн: Мне не нравится сама идея «поймать человека, момент»: люди не для того, чтобы их ловить. В этом заключается моё глубокое разногласие с Даяной Арбус, а также с её (и моим) учителем Лизетт Модель. Они обе думают, что имеют право делать всё, что угодно, по отношению к кому угодно, в интересах того, что они называют «искусством». Я не верю в это. Возможно, это моё предубеждение, моя реакция на определённых людей, для которых их потребности «художника» стоят превыше всего, чего бы этого не стоило другим людям. Для меня люди важнее, чем искусство. И то, что я знаю о Даяне, убеждает меня в том, что, фотографируя разных людей: карликов, нудистов, уродцев – она всегда берёт немного больше, чем они готовы предложить ей по собственному желанию. Ещё фунт плоти. Это даёт ей власть.
Франк Хорват: Возможно, Вы правы относительно Даяны. Однако, для меня она была словно святой, и это обстоятельство оправдывало всё, что она делала. Когда я смотрю на Вашу фотографию старой женщины, я не могу не думать, что Вы в какие-то моменты тоже поступали как святая. Или, возможно, Вы не ощущали тогда, что не имели права не сделать эту фотографию.
Ева Рубинштейн: Этот снимок для меня полон боли – моей и изображаемой женщины. Я находилась в поездке по югу страны и Аппалачам, путешествовала одна в старой машине, которая даже не закрывалась. Одной поздней ночью, остановившись в крошечном городке в Теннесси, я втаскивала свой багаж и оборудование на второй этаж гостевого дома (это было действительно глупо с моей стороны, так как у меня с возрастом появились проблемы со спиной). В итоге сломала два позвонка. На следующий день я была вынуждена возвращаться в Нью-Йорк – четырнадцать часов дороги – с такой сильной болью, что мне приходилось своей рукой поднимать правую ногу, чтобы нажимать на педали газа и тормоза.
Где-то в Кентукки пошёл настолько сильный дождь, что я не видела дорогу. Я остановилась. Осмотрелась и увидела, что стою около дома престарелых. Хромая, я вошла в дом в надежде, что у них найдётся какое-то средство от боли. У них его не оказалось. Пока осматривалась, я заметила эту женщину. Спросила у кого-то поблизости о том, могу ли сделать несколько снимков. И получила разрешение. Мне было сложно разобраться, осознавала ли та женщина происходящее. Она то хихикала словно ребёнок, то взвывала. Я спрашивала себя: «Есть ли у меня хоть какое-то право делать это?» Я не люблю фотографировать людей, которые не знают о том, что их фотографируют. Наверное, я бы не сделала этого, если бы сама не испытывала мучительную боль. Тем не менее, я сфотографировала женщину.
Позже я прислала отпечаток управляющему дома престарелых с просьбой уточнить у членов семьи этой женщины, можно ли мне получить у них релиз. Они не только подписали релиз, но и один из них, кажется, добавил: «Да! Без сомнения, это была старая Матильда». Женщина умерла вскоре после того, как я побывала там. Я знаю, что сделала фотографию, испытывая к старой женщине чувство уважения, хотя у меня не было возможности дать ей это понять. Она была точным олицетворением поэмы Дилана Томаса (Dylan Thomas), посвящённой умирающему отцу: «Не отступай смиренно. Ночь так хороша! – Злись, не покоряйся смерти, ещё не наступила тьма» (прим. переводчика – оригинальный текст: «Do not go gentle into that good night – Rage, rage against the dying of the light.»)
Франк Хорват: Это был момент святости.
Ева Рубинштейн: Я не понимаю, что Вы подразумеваете под «святостью» момента. Я ничего не знаю о святости. Я знаю, что ты должен отдать хотя бы столько, сколько взял.
Франк Хорват: Я улавливаю это в Ваших фотографиях, в том, как люди смотрят в Ваш объектив. Словно ожидают, что Вы их сейчас приласкаете.
Ева Рубинштейн: Каждый портрет, который я создаю, видимо, обладает этим качеством. Потому что, я именно это и делаю. Только на уровне чувств. Я не хочу, чтобы мой фотоаппарат был орудием насилия или способом выражения агрессии.
Я предполагаю, что Вы будете редактировать запись нашей беседы. Есть вещи, о которых я хочу говорить, но я не знаю, как они будут восприняты. Например, однажды мне сказали, что я занималась любовью «как мужчина». Я сказала в ответ: «Нет, я занималась любовь как человек». Говорящий не имел в виду, что я была, в частности, агрессивна. Он имел в виду, что не привык к участию, действиям со стороны женщины.
С моей точки зрения часть меня становится тем, с кем я взаимодействую. То же происходит, когда я фотографирую кого-то. После того, как я сфотографирую кого-то в своей манере, я чувствую себя так, словно занималась любовью весь день: окрылённой и опустошённой, желающий свернуться калачиком на полу. Поэтому я не могу фотографировать любого и каждого, поэтому мне так сложно фотографировать людей по заданию. Это словно лечь в постель с тем, кого я не выбирала.
Порой мне хочется, чтобы мой фотоаппарат стал невидимым, хочется запечатлевать происходящее своими глазами, своим телом. Фотографирование для меня похоже на занятие любовью. Иногда я осознаю, что дрожу словно осиновый лист.
У меня есть друг, тоже фотограф, по отношению к которому я испытывала очень сильное чувство, реализовывать которое у меня не было намерения. Я спросила, могу ли я сделать его портрет. Пока я фотографировала, он произнёс: «Я никогда ранее не чувствовал так сильно, что камера в процессе фотографирования – лишняя». Конечно, так и было.
Франк Хорват: Как-то я видел сон наяву: мой глаз вынимают, а вместо него устанавливают фотоаппарат. Сон приснился до операций на глазах.
Ева Рубинштейн: Я твержу об этом уже несколько лет: моргнул и получаешь готовый отпечаток.
Франк Хорват: Для меня фотографирование тоже может быть связано и с чувствами, и сексуальным влечением. Но для Вас, это словно приласкать, эмоционально обогреть кого-то, для меня это… Вы читали японскую новеллу «Спящие красавицы»? Она повествует о борделе для пожилых мужчин. Они проводили целую ночь в кроватях со спящими девушками, но им не разрешалось проникать в них.
Ева Рубинштейн: Невраждебная обстановка. Если они по обыкновению остаются безучастными, их не осуждают.
Франк Хорват: Это одна из самых сексуальных книг, которую я когда-либо читал.
Ева Рубинштейн: Для мужчины. Это мужское мнение о том, что сексуально.
Франк Хорват: Мои фотографии в некотором смысле такие же. Вы можете понять меня, ведь Вы сказали, что занимались сексом как мужчина, не так ли? Разве Вам не хочется фотографировать спящих людей?
Ева Рубинштейн: Я думала об этом несколько раз. Даже заранее спрашивала разрешения, но в итоге никогда не делала этого. Это похоже на то, чтобы использовать человека в качестве неодушевлённого предмета, что останавливает меня. Я не могу представить, чтобы я делала что-то по отношению к другому человеку без его участия. Смотрю на это как на занятие любовью с вещами. И, пожалуйста, обратите внимание, я не говорила, что занимаюсь сексом как мужчина! Человек, который мне сказал это несколько лет назад, был что ни на есть «мачо».
Франк Хорват: Иногда я удивляюсь тому, что прекрасные моменты в любви – и в фотографии – могут быть ясными и прозрачными: без разногласий. По крайней мере, могут казаться таковыми.
Ева Рубинштейн: Я так не думаю. Возможно потому, что сталкивалась с иллюзорными представлениями других людей о себе. Слишком многим людям я кажусь такой, какой на самом деле не являюсь. Это невероятно опасно, хотя иногда так заманчиво соответствовать этим иллюзиям. Или проще. Или приятнее. Опасность заключается в том, что в итоге сложно разобраться, кто ты на самом деле. Я не хочу попасть в такую ситуацию как относительно себя, так и относительно других людей.
Франк Хорват: Разве в некоторой своей степени иллюзия не необходима, чтобы любить? И чтобы фотографировать, не так ли? Фотографирование людей без их ведома, без спроса, подобна заботе о них во сне. Как если бы они спали в моём сне, затем проснувшись и обернувшись ко мне, нарушили мой сон.
Ева Рубинштейн: Вы себя защищаете. Потому что знаете, что идентифицировать себя в других людях – опасное дело.
Франк Хорват: Когда я фотографирую людей на улице, и они замечают меня, я просто отворачиваю камеру в сторону и ухожу. Это не значит, что я боюсь их или не хочу идентифицировать себя в них. Это, как если бы я мог видеть их настолько долго, насколько долго они не видят меня. Как будто нас разделяет стеклянная стена, через которую свет проходит лишь с одной стороны.
Ева Рубинштейн: Вы чувствуете свою власть, пока они не видят Вас. Потому что Вы принимаете решения. Когда они оборачиваются, они словно просят от Вас что-то, что Вы можете хотеть им дать, а можете и не хотеть.
Сейчас мне сложно фотографировать на улице. Возможно, причина заключается в простом страхе быть пойманным. Хотя, я думаю, что это связано с моим нежеланием брать у людей что-то без их ведома. Никто не может сказать точно, что движет им.
Несколько лет назад я прогуливалась по 19-ой Улице. По дороге я повстречала довольно полную афроамериканку с белой шляпой на голове. Женщина спала прямо на тротуаре перед входом закрытого магазина. Вход был занавешен одними из таких рифлёных металлических штук, которые опускаются вниз, с белыми неразборчивыми каракулями на них. Меня охватило сильнейшее желание сделать снимок. Не знала почему, но я никогда ранее не хотела так сильно сфотографировать человека, как в тот момент. Внезапно я обнаружила себя стоящей на коленях на тротуаре. Я сделала с большими паузами несколько кадров, затем глубокий вдох. Поднялась и ушла прочь. Как если бы существовала опасность того, что женщина проснётся и увидит меня. Почему-то я не могла сфотографировать её иным способом. Не только из-за ракурса, я могла бы присесть на корточки. Я должна была стать на колени…
Франк Хорват: Определённо, это было воровство, «une image à la sauvette» (прим. переводчика – с франц. дословно «изображение на лету»). Я всегда чувствую лёгкое угрызение совести, фотографируя в такой манере. Хотя, в то же время, я испытываю удовольствие. Последнее является одной из причин, почему я предпочитаю фотографировать на улицах Нью-Йорка, когда погода либо невыносимо жаркая, либо невыносимо холодная: я выпрашиваю наказания.
Ева Рубинштейн: Если бы я не сломала позвоночник в тот день, когда сфотографировала старую женщину в Кентукки, …
Франк Хорват: … Вы бы не почувствовали, что имеете право сделать это.
Ева Рубинштейн: Я до сих пор не знаю, имела ли я право. По крайней мере я знаю, что эта фотография далась мне нелегко. Конечно, мои чувства не повлияли на женщину, она не знала о моей боли или не обращала внимание на неё.
Франк Хорват: Вместо фразы «испытывал угрызения совести» мне следовало сказать «чувствовал себя неловко»… Когда фигуры, которые я наблюдаю в видоискателе, стараюсь навести на резкость, включить в композицию и соотнести с рассказываемой мной историей, неожиданно поднимают свои глаза на меня… Эти люди заставляют меня чувствовать себя, как если бы я должен был жить в соответствии с чужим ожиданием, которое расходилось бы с предназначением, выбранным мной самим.
Ева Рубинштейн: Это как раз то, о чём я говорю всё это время. В этом и задача, и вызов, и битва. Вам приходиться смотреть на человека сквозь толщу стекла, массу металла, с помощью множества сложных механизмов. И стараться сохранить ощущение того, что фигурка на снимке – Человек. Вот почему я должна отваживаться «выходить из себя». Навёрстывать толщу металла, стекла, этой коробки, этих механизмов внутри. Иначе, это было бы слишком несправедливым.
Франк Хорват: Говорят, что тебя и портретируемого всегда разделяет стеклянная стена. Видоискатель – это стеклянная стена.
Ева Рубинштейн: Это точь-в-точь точка зрения: он становится между тобой и реальностью так, что у тебя появляется ощущение отстранённости. В этом заключается худшая из бед фотографа. Вот почему я ненавижу современные фотоаппараты.
Я испытала это чувство явно, когда находилась в потенциально опасной ситуации в Северной Ирландии. Воздух был наполнен слезоточивым газом, летели камни, резиновые пули (длина которых, между прочим, составляла пятнадцать сантиметров!). Я была довольно напугана, но когда я посмотрела сквозь видоискатель, я ощутила себя наблюдающей за происходящим по телевизору. И мой страх уменьшился.
В другой раз я почувствовала подобное во время рождения моего второго сына. Над кроватью висело большое зеркало, так чтобы роженица могла видеть происходящее. Естественно, я начала смотреть и концентрировалась на происходящем там, наверху. В какой-то момент ритм моего дыхания сбился, я потеряла концентрацию на действительном происходящем вокруг и забыла, что смотрю на себя. Я была словно оторвана от рождения своего ребёнка. Я попросила сестёр снять зеркало и «вернулась» к себе.
Франк Хорват: Отличие между нами заключается в том, что я стремлюсь создавать эту отстранённость, оторванность. Такова разница между романтическим и классическим подходами.
Ева Рубинштейн: Я согласна с Вами, в подлинном, первоначальном, смысле Ваших слов. В нашей беседе Вы рассказываете мне о том, кем Вы являетесь. Я стремлюсь рассказывать Вам о том, кем я являюсь.
Когда я фотографирую, особенно людей, я стараюсь построить между собой и снимаемым объектом отношения, такие как мой отец имел с исполняемой им музыкой. Я всегда чувствовала, что он «становился» музыкой. Возможно, она звучала откуда ещё, кроме как из фортепиано. Эти отношения обладали качеством, которое я называю словом «чистые». Их составляют уважение, честность, простота. Человеческое, личное отношение к каждой ноте, которую мой отец играл. Он никогда не выставлял содержание музыки впереди её формы ради того, чтобы произвести впечатление. Но всегда это отношение помогало глубокого чувствовать форму, которая удерживала ноты в единой целостности. Форма получалась очень подвижной. Потому что несмотря на полный контроль и техничность исполнения в то же время чувствовалось, что мой отец оставался открытым и уязвимым.
Я знаю, что в фотографии мы всегда имеем преимущество. Те пять процентов сверху. Мы решаем в какой момент спустить затвор. Но то, что я стараюсь делать и что хочу делать усерднее, так это приближаться к ситуации «пятьдесят на пятьдесят». Тем не менее, я знаю, что «пятьдесят на пятьдесят» – невозможно. Но хотя бы «пятьдесят два на сорок восемь». Когда я говорю «идентифицировать себя в ком-то», это не означает лишь увидеть какую-то часть своей личности в другом человеке. Это означает показать себя, дойти до условной отметки на половине пути между мной и другим человеком, и дать другому, таким образом, пройти свою половину пути, показать себя. И встретиться в условной точке. Посередине. Фотография – это результат такой встречи. Для меня фотография – это двусторонний процесс. Как электрическая цепь: если один из проводов мёртв, свет на зажжётся. Если ты не готов обнажаться, становится уязвимым, до той степени, до которой ты хочешь, чтобы другой человек обнажался, становился уязвимым, то не имеешь права начинать. Это становится похожим на удовольствие вуайериста. На что-то, что даёт тебе ощущение власти от растрачивания другим человеком своего права на частную жизнь.
Когда я фотографировала спящую на тротуаре женщину и обнаружила, что стою на коленях, я хотела таким способом показать, что я не хочу властвовать. Я рисковала выглядеть глупой, или, хуже того, женщина могла проснуться и рассердиться на меня. Не было другого способа тогда. И, я думаю, каким-то образом наши чувства впечатываются в наши произведения. И те люди, которые ничего не знают о нас, могут «увидеть» их.
Нью-Йорк, апрель 1987.
Автор статьи: Frank Horvat
16/09/2014
Просмотров : 20469
Источник: horvatland.com
Перевод: Марк Лаптенок
Еще уроки из рубрики "Все основы"
Покупка аккумуляторов: что нужно знать?
Доводилось ли вам использовать свою камеру с объективами от стороннего производителя? Предполагаю, что большинство ответит да. Причина этого в том, что на рынке есть много...
Читать дальше →
09/03/2020.
Основы — Все основы.
Перевод: Алексей Шаповал
11 270
1
Правило эквивалентной экспозиции
Фотоаппарат – восхитительный инструмент. Просто поразительно как одним щелчком затвора можно остановить текущий миг и сохранить его на будущее. Принцип работы фотоаппарата...
Читать дальше →
29/02/2020.
Основы — Все основы.
Перевод: Алексей Шаповал
22 438
2
Оцифровка фотографий и негативов
У каждой семьи есть своя история, а у каждой истории есть свои фотографии: старые цветные распечатки, винтажные черно-белые фотокарточки, негативы и пленки.
Читать дальше →
17/02/2020.
Основы — Все основы.
Перевод: Алексей Шаповал
38 121
4
Как развить профессиональный взгляд
Фотография – мощный инструмент визуальной коммуникации. Объектив в какой-то мере можно считать вашим третьим глазом, который позволяет поделиться с миром тем, что видите вы...
Читать дальше →
10/02/2020.
Основы — Все основы.
Перевод: Алексей Шаповал
15 700
0
Как избежать клише в фотографии
Мир современной пейзажной фотографии весьма сложный. Кажется, будто достаточно иметь камеру, несколько объективов, штатив, фильтры, карту и отличную идею в голове, но в реальности все...
Читать дальше →
05/09/2019.
Основы — Все основы.
Перевод: Алексей Шаповал
14 334
1
Как подзаработать фотографу (не профи)
Существует миф, будто фотографы разделяются на две категории – те, для кого это просто хобби и профессионалы, которые зарабатывают деньги. На самом деле многие находятся в...
Читать дальше →
12/08/2019.
Основы — Все основы.
Перевод: Алексей Шаповал
18 469
2
Спасибо... читал бы дальше, но увы...)
В очередной раз доказывает, что не нужно клацать что попало. Спасибо за интересную беседу!
"Они проболтали всю ночь напролет так и не успев наговориться"... И почему большинство людей думают, что это показательно и глубоко, когда каждый трещит о своем и не слышит другого? Я тоже немного психологией увлекаюсь, поэтому как-то не верю.
Каждый не трещит о своем, а рассказывает о себе и своем восприятии не пытаясь кого то переубеждать...
Всем привет!
Искал автора ч/б фотографий в фильме Сидни Поллока
"Три дня Кондора" - попал сюда...
Что искал пока не нашел :(,
зато открыл для себя еще один интересный портал.
Марку отдельное спасибо за беседу.
Пожалуйста.
Спасибо, Марк, что донесли до нас такие интересные рассуждения. Так откровенно и глубинно копаться в чувствах фотографирующих людей, да ещё делать это достоянием публики это редкое явление. Конечно, интересно. "Каждый из нас отражает часть своей личности в том, как «видит» окружающий мир" и это правда.
Пожалуйста, Надежда.
За статью огромное спасибо! Из одной статьи получил больше, чем из всех уроков "Взаимодействие фотографа и модели". Но... Много ошибок, похоже на гугловский перевод.
Рад, что Вы читаете мои статьи и переводы! Мне приятно. Продолжайте. На мой взгляд, Вам будет и интересно, и полезно.
Сильно!
Соглашусь с MrBuch - побольше бы таких статей
Безусловно, интересное интервью и полезное, развивающее всех тех, кто недоразвился и удосужится прочесть его..В последнем я сильно сомневаюсь: было бы наоюорот - они бы разились и без этого интервью.
А если об фотохудожнице самой, то... глубоко несчастная, одинокая, стареющая женщина. Не в свои сани однажды некогда села - вот результат. Ещё хорошо, что не спилась и не бомжует! Смотрите! Перед бомжихой спящей упала на колени - себя такой видела неоднократно...
В третьем тысячелетии огромадное колличество женщин заполонили мугубо мужские профессии... Например, журналистику, адвокатуру. И что мы видим? Женщина-журналист, да еще военный, - дикий ужас, а не нонсенс. Это, если она в профессии целиком, уже не женщина, а нечто ОНО, бесполое, в джинсах, курящее и курвящее... Абсолютное большинство в личной жизни глубоко несчастные.
Женщины такие потому что мужчины уже не справляются...
Глубоко...
Пожалуйста!
Очень круто!
Спасибо Марку за подбор и перевод материала.
Спасибо за перевод Марк.
Шикарно !!! Побольше бы таких статей. Техника,теория...практика-шмяктика, это гуд и нужно, а вот то о чем говорит Ева - в авангарде.